Новая имиджевая стратегия Русского мира начинается в Приднестровье

20 октября 2014 года Министр иностранных дел РФ Сергей Лавров выступил с открытой лекцией по вопросам внешней политики России, в которой тематика Приднестровья звучала особенно развернуто. Столь пристальное внимание к республике со стороны главы российского МИД в присутствии СМИ – явление нечастое, и вполне закономерно, что заявления Лаврова, как весьма ценный подарок для журналистов,  осели на страницах  многих изданий. Гораздо большую ценность, однако, представляет собой смысл сказанного.

Наибольший ажиотаж в экспертной и журналистской среде ожидаемо вызвали слова Лаврова о возможном признании независимости Приднестровья, хотя необходимо признать, что ничего принципиально нового российский дипломат не сказал: Россия и раньше не скрывала, что потеря суверенитета, равно как и изменение нейтрального внеблокового статуса Республики Молдова будет автоматически означать признание Приднестровья. Неоднократно на различных площадках и в различных контекстах российская сторона однозначно давала понять, что готова декларировать приверженность «объединительному» сценарию разрешения молдо-приднестровского конфликта (т.е. в рамках единой Молдовы с широкими полномочиями для Приднестровья) ровно в той степени, в какой Молдова будет оставаться нейтральной. Вынося за скобки вопрос о военном сотрудничестве Молдовы и НАТО, а также о многих других маркерах потери молдавским государством суверенитета, отметим, что страна «европейской истории успеха» пока сохраняет внеблоковый статус. В этой связи некая сенсационность слова Лаврова – это скорее заслуга конкретного момента, нежели изменение позиции российской стороны.

Пристального внимания заслуживает другое – глава российской дипломатии однозначно дал понять, что Кремль поддерживает евразийскую интеграцию Приднестровья. Слабое место евразийского курса республики, а именно невозможность вступления Приднестровья в ЕАЭС в текущем юридическом статусе, которая для многих ставила под вопрос в целом состоятельность выбранного вектора, была весьма просто дезавуирована российским дипломатом. «Что касается перспектив экономического развития Приднестровья, его сотрудничества с Россией, с Таможенным союзом, с Евразийским экономическим союзом, который создается, мы это будем только приветствовать. И мы очень надеемся, что молдавские власти не будут чинить препятствия свободным внешнеэкономическим связям Приднестровья. Понятно, что в нынешнем статусе Приднестровье не может вступить в Таможенный союз, не может вступить в Евразийский экономический союз, но у Приднестровья, в соответствии с меморандумом 1997 года, есть право на свободную внешнеэкономическую деятельность, что означает беспрепятственную торговлю, инвестиционные связи с Россией и с Европой», – сказал Сергей Лавров.

Говоря простым языком, глава российского МИД четко дал понять, что Россия ответит взаимностью на евразийский курс Приднестровья, и поскольку ЕАЭС – в первую очередь экономическое объединение, то не столь важно, сможет ли формально республика быть членом Союза, главное – Приднестровье сможет свободно торговать и укреплять экономические связи со странами участниками ЕЭС. Собственно говоря, именно для беспрепятственной торговли и экономической кооперации Россия, Беларусь и Казахстан и создавали евразийские объединения. Тот факт, что евразийская интеграция Приднестровья была поддержана на столь высоком уровне, в сочетании с работой, которая уже ведется Россией на приднестровском направлении, сигнализирует о многом. В том числе о том, что уже запущена новая долговременная имиджевая стратегия Русского мира.

«Особенная стать…»

Долгое время (если не сказать – по обыкновению) у Русского мира в целом и у Российского государства в частности в имиджевом плане были большие проблемы. Наглядное тому подтверждение – весьма живучий ассоциативный ряд, который до сих пор стабильно процветает в уме западного обывателя: «водка, балалайка, медведи, мороз». Не складывалось у столь необъятной и многонациональной державы с имиджевыми стратегиями – образ Советского Союза, существовавшего в достаточно замкнутом мире, на Западе создавал сам Запад, у постсоветской России было в достатке проблем куда более насущных. В «нулевые» хороших специалистов в сфере информационных технологий и пиара стало больше, появились свои собственные наработки в этой области. Но и в этот период на повестке дня главенствовало преодоление наследия девяностых и подготовка к возврату статуса мировой державы. Россия, цитируя А.М. Горчакова, «сосредотачивалась».

  Однако и в новом десятилетии, когда на формирование позитивного образа страны были выделены значительные ресурсы, а задача эта прочно заняла позиции в ряду первостепенных, стало понятно, что создать для окружающего мира красивую картинку, как то сделали Европа и США, весьма сложно – слишком громоздким оказался балласт мифов, стереотипов и наследия прошлого, да и мифы, как представляется, не главная причина сложностей на имиджевом треке – вопрос кроется в глубинной сущности Русского мира. Цивилизационное пространство России, на протяжении всей истории преодолевавшее реальные угрозы существованию: тяжелые климатические условия, войны, территориальные посягательства – привыкло действовать, а не создавать видимость действия (у нее, как сказал классик, «особенная стать»). В этом смысле наиболее эффективной имиджевой стратегией для России являются реальные дела, твердое и последовательное действие, которое в конечном итоге является гораздо более надежным активом, чем красивый образ. Кроме того, и сама «картинка» при наличии действия формируется естественным путем и в конечном итоге становится гораздо более благоприятной основой для применения информационных технологий, которые, безусловно, эффективны и необходимы в обязательном порядке.

Учитывая вышеизложенное, можно утверждать, что имиджевая стратегия «реальных дел» уже начала реализовываться – если быть точным, Россия уже не первый год не только сосредотачивается, но и действует, однако свойство имиджевой работы эти процессы активно приобретают именно сейчас. И как раз примером такой работы, ориентированной на западную часть исторической территории Русского мира, является Приднестровье.

Витрина Евразии

Избегая негативных коннотаций предложенного определения, можно утверждать, что именно такая миссия отведена Приднестровью. Последние несколько лет Россия в Приднестровье действует – реальными делами помогает соотечественникам, которыми, в свою очередь, считает всех приднестровцев вне зависимости от национальности и гражданства. Россия строит в республике более десятка социальных объектов (и это только первая «очередь» гуманитарных проектов), Россия заключает с органами власти республики прямые межведомственные договоренности, многие из которых уже сегодня наполнены реальным практическим содержанием. Россия возвращает на свой рынок приднестровских производителей, некогда его потерявших под давлением Молдовы и Украины, разрабатывая для них особые механизмы торговли. Россия открывает в республике представительства важнейших государственных структур, Россия все больше укрепляется в Приднестровье, Россия действует.

Приднестровье, таким образом, становится в хорошем смысле «витриной» Русского мира – такого, каким он должен быть по своей глубинной и исторической сущности, Русского мира, который действует. Более того, пример Приднестровья становится наглядным пособием о том, что несет в себе евразийская интеграция: инвестиции в практические проекты социальной сферы, содействие в развитии экономики и торговли, «зеленый свет» для свободного перемещения товаров. В конце концов, гарантии надежного и уважительного партнерства. Наконец, что особенно важно, пример Приднестровья показывает, что евразийская интеграция исключительно комфортна для сохранения идентичности человека, а этот аспект в глобальном мире становится едва ли не одним из самых проблемных.

Фактор идентичности

  Русский мир после крушения единого Советского государства пережил серьезнейший удар, в духовном плане выразившийся в долгом и вязком кризисе идентичности. Форсированное построение суверенных государств национального типа на территориях некогда советских республик только усугубило кризис, поскольку поставило людей перед необходимостью по сути насильственной перестройки собственной идентичности под реалии новорожденного национального государства. Такой процесс оказался в высшей степени сложным, и, как показывает практика, не допускал выбора «срединной» позиции – человеку приходилось выбирать между идентификацией по национальному и по ценностному признаку. Выбор в пользу национального признака, жестко продавливаемый сверху и неестественный для пространства, где долгое время культивировалась идея единого народа, совсем скоро обернулся второй волной национализма (первая была на рубеже 80-90х), что подтверждают события последнего года. В свою очередь, той части населения постсоветских стран, которая осталась верна ценностному признаку, пришлось несладко, поскольку их верность оказалась безответной – у государства, ставшего преемником СССР, как уже отмечалось, проблем и без того хватало.

Именно эта категория людей, для которой любой житель Русского мира до сих пор является «своим», без разделения на страны и регионы, долгое время находилась в ожидании – в ожидании действий со стороны того самого Русского мира. Важно понимать, что в этом случае, опять же, запрос состоял именно в действиях практического характера, прямо влияющих на благосостояние и уровень жизни, поскольку последние 20 лет этот вопрос стоял особенно остро (в духовном плане, напомню, Русский мир эти люди любят не за материальные блага, а потому, что считают себя его частью). В этом контексте полезно обратить внимание на то, что в 90-е люди уезжали из России и стран СНГ в первую очередь в поисках лучшей, состоятельной жизни.

Таким образом, имиджевая стратегия реальных дел дает именно то, на что в значительной части государств Русского мира давно сформировался запрос – экономическое развитие и рост уровня жизни. Принимая такую стратегию за основу, страны-локомотивы евразийской интеграции  открывают дорогу к возвращению народов в единое пространство, поскольку уже евразийское объединение, а не европейское будущее дает надежду на процветание. При этом евразийский вектор объединяет людей, не считающих друг друга чужими и разделяющих одни ценности. Таким образом, та Родина, на которую так хочется вернуться, наконец-то становится гостеприимной. Интеграция европейская в этом смысле диктует постсоветским странам необходимость принимать зачастую чуждые и непонятные ценности Западного мира и, как следствие, по этому параметру значительно уступает евразийству.

Из форпоста в центр влияния

Обобщая все вышесказанное, можно сделать вывод, что Приднестровье, расположенное между двумя декларативно проевропейскими странами, за счет успешной реализации Россией стратегии реальных дел из форпоста и осажденной крепости в ближайшие годы превратится в активно действующий имиджевый центр евразийской интеграции и Русского мира. Республика, как представляется, в результате реального развития экономики и торговли станет экономическим центром притяжения в регионе. В то же время комфортная среда для союзной, русской идентичности, сохраняющаяся в государстве в неизменном виде, в контексте экономического развития позволит Приднестровью стать также и центром социального и культурного притяжения.

Слова Лаврова прямо подтвердили, что Приднестровье сделало верный выбор, объявив курс на евразийскую интеграцию. В ближайшие годы стратегия реальных дел будет воплощаться в новых практических проектах по развитию потенциала Приднестровского государства, традиционно идентифицировавшего себя единственно с Русским миром  и потому ставшего передовым в реализации реального действия России, которого от нее так долго ждали. Таким образом, есть все основания утверждать, что новая имиджевая стратегия Русского мира и евразийства позволит превратить Приднестровье в эффективный центр влияния. Как показывает практика, Россия, словами Сергея Лаврова, будет это «только приветствовать». 

Я. Чайкин, референт Управления публичных коммуникаций МИД ПМР.

Источник