ПМРФ сразу и окончательно высказал свою позицию в связи с арестом журналиста С. Ильченко по сфабрикованному обвинению в экстремизме. И она не менялась. Мы требовали его освобождения, несмотря на то, что ряд высказываний и поступков С. Ильченко не могли быть нами одобрены. Но мы считаем, что со словом надо бороться словом, а не фабрикацией уголовных дел и угрозами или блокированием неугодных СМИ, как поступают трусы и подонки, в том числе, как мы видим на примере случая с С. Ильченко, и приднестровские трусы и подонки из группировки Шевчука. Как говорил недавно Президент России В. Путин: "Мне представляется, что для того, чтобы защитить наших людей, особенно молодых людей от неблагоприятного или враждебного, что вполне возможно, влияния, нужно не запрещать читать, смотреть или слушать, а нужно самим активно продвигать нашу позицию».
ПМРФ приветствует тот факт, что С. Ильченко на свободе. Очень важно сегодня сказать журналисту, что примененный им для получения свободы самооговор, признание предъявленных ему обвинений – допустимая, понятная и принимаемая "оккупированным террористами Шевчука" приднестровским обществом мера, если она не касается интересов третьих лиц. Надеемся, что не касается.
Желаем С. Ильченко сделать правильные выводы из своего горького и тяжелого опыта столкновения с этими физически еще сравнительно молодыми людьми из группировки Шевчука, но по духу – страшными и дремучими неандертальцами, еще даже более дикими и "неокультуренными", чем их предшественники из 37-го года. Те, по крайней мере, все делали впервые, в отличие от наших, которым про 37-год в школе рассказывали.
Правильный вывод, например, заключался бы в том, чтобы не уповал С. Ильченко очень уж на свою личную войну с "этими негодяями, которые держат в заложниках целый регион". Побед в таких личных войнах не бывает. Нужно искать союзников, нужно объединяться.
Другой правильный вывод заключался бы в том, чтобы четко отделять "негодяев" от остальных, и чтобы твоя личная война не нанесла вреда остальным, чтобы она не привела в Приднестровье силы, заинтересованные в тотальной зачистке. Вобщем, чтобы головную боль не лечить отсечением головы.
И. Богданов, политический обозреватель ПМРФ.
С. Ильченко: Тираспольский режим окончательно стал бандитским, окончательно репрессивным.
Журналист, несколько дней назад освобожденный из тираспольской тюрьмы, рассказывает свою историю.
Журналист Сергей Ильченко провел четыре месяца в Приднестровье за решеткой, куда угодил по обвинению в экстремизме. Оказавшись в Кишиневе после того, как несколько дней назад его освободили по амнистии, журналист дал по телефону эксклюзивное интервью Свободной Европе.
Сергей Ильченко: Им надо было до некоторой степени сохранить лицо. То есть, с одной стороны, они должны были показать, что все по закону у них происходит, а с другой – что я действительно виноват и меня задержали не зря. В течение четырех месяцев у меня всеми возможными способами – морального воздействия, физического не было – выжимали признание, от которого я отказывался.
Затем объявили амнистию. Амнистия получилась очень хитрая, потому что под нее попадали две статьи, которые мне можно было приписать. Это статья за экстремизм, 276, по которой меня привлекли, и за возбуждение национальной розни, 278, по которой меня теоретически могли привлечь за этот текст, которого я не писал, подчеркиваю.
Власть реально напугана любым мнением, отличающемся от ее…
Но не попадала статья, которая карала за создание экстремистской организации, за организованную группу лиц. То есть, организовав мне группу лиц, меня можно было совершенно спокойно осудить. И, как мне подсказали – не могу сейчас сказать, каким способом, но у меня была связь с волей, – готовится следующая комбинация: меня освобождают по амнистии по 276, и тут же осуждают, открывают новое уголовное дело за создание экстремистской организации.
Я стал смотреть, не пойдут ли события по этому сценарию. Они пошли, В понедельник 13-го числа мне предъявили акт экспертизы, согласно которому на компьютере моем был обнаружен черновик статьи, которую мне приписывали. Разумеется, это была чистая фальшивка, потому что я продолжаю утверждать, что этой статьи я не писал. Но, учитывая то, что один из независимых экспертов работал в КГБ, а второй в МВД – причем тот, который работал в КГБ, очень интенсивно участвовал, чтобы в неофициальных допросах, проводимых в КГБ, из меня вымогали признание – я результатам экспертиз удивлен не был. Через день, 15-го числа, мне предъявили обвинительное заключение
В этом обвинительном заключении появился и мой сын, Николай Ильченко. По версии следствия, я писал текст, а он его размещал. Обвинительное заключение шло по 276 и понятно, что по 276 меня амнистировали.
В четверг мне сообщили, что готовится следующая комбинация: в пятницу меня вывезут в СИЗО, из СИЗО в КПЗ, арестуют в КПЗ на 10 суток – это максимальный срок задержания – тут же повезут к следователю, где оформят акт амнистии по 276, и вернут в КПЗ, где в течение 10 суток сформировывают дело о создании экстремистской организации. По статье, которая не попадает под амнистию; кроме того, я вообще не могу воспользоваться одной амнистией дважды, то есть меня все равно таким образом посадят, если я не дам признательных показаний.
В пятницу меня вывезли на КПЗ и все стало проходить по сценарию, о котором меня предупредили. Например, стали писать протокол на 10 суток. Надо было предпринимать какие-то усилия для своего спасения. Протокол не дописали, но его небрежно уронили в итоге недописанный ко мне в сумку с вещами, я так с ним и уехал. То есть он у меня остался, в недописанном виде. Его не дописали, потому что за мной прибыла делегация из КГБ.
А дальше, когда меня привезли в КГБ на официальную беседу и стали выжимать из меня какие-то дополнительные сведения, то есть фактически заставляли повторять старые показания, я решил перейти в наступление и предложил самооговор. Это их устраивало. Я дал признательные показания, что я и писал и размещал (тексты), и был в тот же день отпущен домой без возбуждения дела по группе лиц, потому что группы не стало, и исчезла тема. Ну, вот, так обстояли дела чисто процессуально.
Свободная Европа: Но если абстрагироваться от всех этих процессуальных подробностей, что, все-таки, стало причиной вашего задержания, а затем и освобождения, амнистии?
Сергей Ильченко: Что касается конкретных причин задержания, реальных причин задержания, то здесь все достаточно очевидно: власть реально напугана. Власть напугана любым мнением, отличным от ее. Мой случай не единичный, он самый громкий оказался. Но есть много людей, которые менее известны и которые оказались в гораздо более сложном положении. Так, скажем, Алан Бартош, один из организаторов митинга 28 февраля, разрешенного, кстати, митинга, сидел со мной в одной камере в СИЗО, причем его статья под амнистию не попадала. Ему сфабриковали уголовное дело – как мне сфабриковали вот эту статью, которую я якобы написал – о краже станка для чистки орехов.
Практически ко всем участникам митинга – я это тоже знаю, потому что я успел пообщаться с людьми и до ареста, и два дня после выхода на свободу, которые я пробыл в Тирасполе – практически ко всем участникам митинга, разрешенного митинга в Тирасполе, и ко всем без исключения участникам запрещенного, но, тем не менее, протестного митинга в Рыбнице приходили из КГБ, приходили ночью, приходили большой группой, откровенно угрожали: угрожали посадкой, угрожали физической расправой, незаконными методами, то есть шло откровенное запугивание. В связи с этим я хочу отметить, что на сегодняшний день КГБ Приднестровья превратился в экстремистскую организацию, что, к сожалению, пока не нашло отражения в соответствующих юридических оценках ни в Молдове, ни в Украине, но, вероятно, не мешало бы, чтоб все таки нашло.
Свободная Европа: Г-н Ильченко, значит, если бы не самооговор, то есть, если бы не ваше признание в том, что вы якобы призывали к „экстремизму”, вас бы не освободили?
Сергей Ильченко: В тот момент – да, я подписал признательные показания, находясь в КГБ – вернее, это было в следственном комитете – потому что это был единственный способ выйти оттуда живым.
Свободная Европа: Но вы не считаете себя виновным?
Сергей Ильченко: Безусловно, я не делал того, в чем меня обвиняют. Я не размещал приписываемый мне текст, из-за которого против меня и было открыто уголовное дело.
Свободная Европа: И как вы считаете, подобные ситуации могут повториться в отношении других людей? Имею в виду задержание в Приднестровье по обвинению в экстремизме, как в вашем случае, или в шпионаже в пользу Республики Молдова, как было в случае с Ильей Казаку и Эрнестом Варданяном?
Сергей Ильченко: Я думаю, что подобные ситуации обязательно будут повторяться, ровно столько, сколько найдется людей, готовых открыто высказать что-то против существующего в Тирасполе режима. Режим окончательно стал бандитским, режим стал нетерпимым к любому другому мнению. Режим стал окончательно репрессивным. В этой связи я хочу заметить, что на сегодняшний день любые переговоры с тираспольским режимом фактически равны переговорам с террористами, захватившими в заложники целый регион.
То есть я бы сказал, что какие-либо идеи о реинтеграции этого режима в Молдову, на мой взгляд, утратили актуальность. Речь должна идти об освобождении региона от бюрократического слоя, устойчиво сложившейся там бюрократической элиты, которая фактически ведет себя по отношению к остальному населению как группа террористов, держащих его в заложники, или как оккупационная армия.
Свободная Европа: Если можно, несколько слов о том времени, что вы провели за решеткой, какие там были условия…
Сергей Ильченко: Ну, что я могу сказать? Условия совершенно скотские. Формально, значит, если обычно задают вопросы по питанию – питание сносное, вполне можно питаться и по количеству достаточное. Но крайняя скученность в камерах, духота, окна закрыты, никакой вентиляции. То есть, просто выдержать там и не задохнуться – уже было проблемой. Полное отсутствие медицинской помощи. Глядя на сокамерников, я даже не пытался ни разу обращаться к врачу.
Могу привести конкретные примеры. Человек с флюсом, который просто места себе не находил от зубной боли, мы не знали, что с ним делать, на четвертый день получил таблетку анальгина – один раз и, наконец, на десятый день ему удалили зуб. То есть десять дней он сходил с ума, мучился, причем флюс реальный, все лицо раздуто… Вообще к врачу даже при очень серьезных состояниях, состояниях, при которых в нормальной жизни на свободе вы бы просто не колеблясь вызвали скорую помощь и вас бы все поняли, из СИЗО попадают в лучшем случае на третий или четвертый день. Единственное исключение – если человек действительно умирает и сокамерники в панике барабанят в дверь. В этом случае – потому что смерть в СИЗО это скандал – персонал СИЗО вызывает скорую помощь. Тут самое главное – чтобы он не умер в СИЗО. Если он умрет в скорой помощи – это уже нормально. Им быстрее сплавляют этого умирающего из СИЗО. Вот таковы условия.
Ну, что еще? Баня была – ее отменили. Предложили обливаться на улице, из бочки, желающим. Прогулки – камера, чтобы было понятно, на 13 человек, нас сидело там от 13 до 16 человек, в последней камере площадь метров 25, никакой вентиляции. Раз в день выводят не более чем на час на прогулку во дворик, который в лучшем случае будет на треть меньше камеры, а в худшем – половина камеры. И вот там гуляй, как хочешь. Там просто можно тесно стоять и кое-как дышать воздухом. Дворик сверху накрыт густой решеткой, так что небо видим в клеточку. Ну, вот примерно такие условия…
Свободная Европа: Какие планы на будущее?
Сергей Ильченко: Во-первых, я журналист и намерен продолжать работать журналистом. Во-вторых, увидев – все-таки, многие вещи можно понять и почувствовать только лично с ними столкнувшись – увидев стороны этого режима, увидев, сколько людей сидит по ложным обвинениям, по заведомо вымышленным обвинениям, сидят потому, что с них хотят что-то получить имущественное, потому, что они кому-то не понравились из начальства, потому, что они что-то не так сказали, но только не за то, в чем их обвиняют, я считаю своим долгом начать мою личную, если угодно, войну с этими негодяями, которые держат в положении заложников целый регион.
Это моя, пожалуй, необходимая благодарность за то, что все-таки очень многие люди мне помогали – и с воли, и в тюрьме. И я считаю, что мой долг не просто затеряться, уйти, забыть об этом, мой долг как-то ответить достойно на эту помощь.
Кроме того, я в последние годы стал заниматься развитием современной марксистской теории, я продолжал работать над своими идеями и в тюрьме, я вышел оттуда с рукописями. Один раз у меня изъяли все написанное, когда мне удалось передать тетрадь со статьями на волю и стали выходить статьи о ситуации в СИЗО. Второй раз я все-таки отстоял, не изъяли, сжалился прокурор… И то, что я писал в дальнейшем, уже перестали изымать. Так что я вышел с рукописями, с идеями, задумана книга – словом, меня не пугает то, что я фактически оказался голым человеком на голой земле. Надо жить, надо работать, надо помочь устроиться сыну, состояться как журналисту, получить образование по возможности. Словом, работы много, я оптимистично настроен.
Свободная Европа: Вы будете работать там, в Приднестровье?
Сергей Ильченко: Нет, это невозможно, к сожалению. Я сейчас в Кишиневе, вот стараюсь решить проблемы, меня пока устроят пожить в центре для беженцев, дальше буду как-то решать проблемы с жильем, с работой, с заработком…
Свободная Европа: А почему там невозможно?
Сергей Ильченко: Потому что там меня моментально арестуют. Я вас уверяю, что даже после того, что я уже говорил сегодня вам, и я давал интервью Deutsche Welle, после публичного отказа от признания в вине, после того, что я высказался по Приднестровью, меня просто арестуют снова. Это будет самоубийственный шаг. В Приднестровье невозможно работать независимым журналистом, там не существует независимой прессы, там существует ее рептильная имитация. Не более.
С. Ильченко.
